Многодетный отец, адвокат. Незадолго до задержания он подписал обращение адвокатов и юристов против войны в Украине. Сразу после у Данилевича начались проблемы в адвокатуре — завели дисциплинарное производство. Также его уволили из БГУ, где он более 20 лет преподавал на факультете международных отношений.
Адвоката обвинили в «пособничестве в призывах к санкциям» спортсменам Александре Герасимене и Александру Опейкину, заочно осуждённых на 12 лет колонии, и «содействии экстремистской деятельности». Так квалифицировали его адвокатские советы, подготовку стачкомам обращений, а также интервью ресурсу «О, спорт! Ты – мир!», которое не признано экстремистским. Его приговорили к 10 лет в колонии усиленного режима, но после апелляции оставили шесть лет.
«…я давал интервью потому, что у меня было горячее желание выговориться. Я чувствовал, что со мной обходятся несправедливо, нельзя так — к людям, с позиции человеческой и гражданской».
Александр Данилевич на суде выступил с последним словом, которое длилось 45 минут. В нём он, в основном, анализировал предъявленные ему обвинения с точки зрения доказанности его вины. Приводим выдержки из последнего слова адвоката на суде.
Присутствующие в разных этапах исследования материалов по делу, являются обладателями Международной и Национальной высшей премии «Фемида». На сегодняшний день это высшая юридическая премия, которая дается юристам за передовые заслуги перед обществом в сфере права. Эту премию я получил за свою деятельность в сфере международного коммерческого арбитража. Наверняка присутствующие помнят, как выглядит Фемида правосудия. Фемида, как правило, — это красивая женщина с завязанными глазами, в одной руке она держит весы, а в другой — карающий меч правосудия. Иногда ещё в её ногах есть змея, которую Фемида попирает, тем самым попирает искушение совершить преступление и нарушить закон. Либо та статуя Фемиды, которую привыкли видеть, в частности, в беларуской печати на страницах журналов. Но есть ещё и другие изображения Фемиды. В частности, на фронтоне Верховного суда Российской Федерации — это бывший Верховный Суд СССР — Фемида изображена без повязки на глазах. И в одной руке она держит меч, а вторую руку она кладёт на книгу, которая олицетворяет собой Закон. То есть Фемида может быть и с открытыми глазами. И я вспомнил эти два вида Фемиды, которые в общем-то существуют, на мой взгляд, обоснованно, в зависимости от того, как смотреть на функцию правосудия, и решил, что надо эту метафору использовать в моём выступлении. Поэтому я бы просил высокий суд посмотреть на данное дело, на его материалы, на показания и на меня с точки зрения Фемиды с закрытыми глазами и с точки зрения Фемиды без повязки на глазах, которая видит, кого она судит и за что она судит. Это соотносится с пониманием, на мой взгляд, состава преступления.
В целом, можно сформулировать в двух частях: это объективная сторона и субъективная сторона преступления. Моё дело, безусловно, не исключение. В нём есть субъективная сторона, есть объективная сторона. И также в связи с этим я бы просил высокий суд посмотреть на меня как на человека и как на адвоката. Потому что моя профессиональная деятельность — адвокатская, она определяет мои действия, точнее определяла мои действия, которые были предметом изучения данного разбирательства. И во многом определяет, о чём говорили мои защитники, то, почему я поступал и как я поступал в том или ином эпизоде, который мне вменяется стороной обвинения как эпизод преступный. Я бы хотел начать с объективной стороны. Её, на мой взгляд, гораздо правильнее оценивать, скажем так, с завязанными глазами, невзирая на человека. Речь в данном случае должна идти о фактах и об отсутствии фактов, о которых также говорили мои защитники, но подробнее. Я выстрою своё выступление исходя из хронологии тех эпизодов, которые рассматривались в данном деле.
Что касается заявления в Международный олимпийский комитет и фактов, связанных с этим, я не вижу доказательств того, что я составлял документ. Не доказано также, что я правил этот документ. Я сегодня услышал из уст уважаемого государственного обвинителя, что документ, который был у меня, скажем так, ушёл в качестве заявления в Международный олимпийский комитет. Если внимательно посмотреть на те версии документа, которые были первоначально, которые принесли мне в офис, и того документа, который был под арестом, опубликован в сети Интернет — если не ошибаюсь, на сайте «Трибуна» тексты не идентичны, они отличаются. Также обращу внимание высокого суда, что документ, который изначально мне был представлен, он был на английском языке. Вопрос: зачем мне было составлять документ на английском языке? Я знаю английский язык, я это подтверждаю. Но зачем мне было составлять на английском языке? Я все документы составляю на русском или беларуском языках, при этом я могу делать перевод.
Далее в материалах есть уникальная фраза, что я имел отношение к отправке заявления в Международный Олимпийский комитет, в том числе посредством Интернета. Вообще мы не знаем, кто и каким образом этот документ отправлял в Международный Олимпийский комитет. Было ли это заказное уведомление? Может быть, это было отправлено по Интернету. Да, впоследствии это было опубликовано. Я знал это, знакомился с материалами дела, это было опубликовано на сайте, в рамках интервью на сайте «Трибуна». Но какое я отношение имею к отправке этого документа?
Далее что касается эпизода Yara. Нет в деле доказательств того, что я составлял эти документы. Никак не доказывается, что я эти документы редактировал. Нет файлов с правками, равно как и нет подтверждения, фиксации, что эти документы, или хотя бы минимум три, как указывает сторона обвинения, были направлены. Потому что их нет, нет исправленных документов и этих фактов отправки.
Далее по хронологии идет в списке Международная федерация лыжного спорта. Я полностью поддерживал своих защитников и говорил сам в начале следствия, в судебном следствии, что этот документ вообще не содержит никаких призывов. Там нет никакой просительной ультимативной части, которая свойственна каким-то призывам. Можно даже в принципе не рассуждать о природе этих документов. Это заявление заинтересованного лица в юрисдикционный орган спортивной организации с целью возбуждения дисциплинарного производства — это может быть этическая комиссия, исполком, который возбуждает производство, извещает стороны, проводит слушание, вызывает свидетелей — то есть те формальные, неформальные, минимум судебные разбирательства, которые мы видим у нас, например, в суде, они практически полностью существуют и меняются, используются в рамках деятельности спортивно-дисциплинарных органов.
В последнем слове Александр Данилевич подтверждает, что действительно имел связи с Беларуским Фондом спортивной солидарности.
Если посмотреть на то, что сделал Фонд и в чём обвиняют меня, то это просто малая толика того, что там делал Фонд. <…> У меня действительно были контакты с Беларуским Фондом спортивной солидарности. Они попросили заключить договор. Я не имею право отказывать, я подписал договор. У меня действительно были договоры с Герасименей и Опейкиным, я оказывал юридическую помощь, я хотел идти защитником, по их просьбе, в уголовном деле. Мне было отказано. Я обжаловал. Но время обыска папка была изъята. Это делали в Следственном комитете — отказывали мне в просьбах.
Но моя роль ограничивалась исключительно помощью в Беларуси. В тех счетах, которые рассматривали, указаны конкретные действия, которые я предпринимал для моих клиентов — беларуских спортсменов. И очень много из них, точнее все, которые были указаны по информации Беларуского Фонда, по их просьбе, это были клиенты от них. У них возникали проблемы, они были рады, что могут обратиться к спортивному адвокату, который понимает и будет делать для них. Потому что не так уж много специалистов спортивного права в стране. Я даже могу их пересчитать на пальцах одной руки. Среди них я. Без ложной скромности могу сказать, что что-то знаю. Поэтому люди ко мне обращались. И я представлял в судах, это были трудовые споры и споры административного характера. Та самая Романовская, чемпионка, я представлял её интересы. Мне написали, могу ли взяться за эту девушку. Я уже представлял интересы на административном суде. На мой взгляд, достаточно успешно, потому что не было ограничения свободы, она получила штраф.
Вот такой работой я занимался. Вот поэтому со мной связывались спортсмены. То есть участие в этих серьезных проектах, в таком объеме — это просто даже не профессионально. Я бы даже не надеялся. <…>
Фотография с суда над Александром Данилевичем
Что касается эпизода «Трибуна» — интервью «Трибуне». Я не отрицаю факта, что действительно дал это интервью. И не сдержал желания выговориться, высказаться в тот момент моей жизни, когда я чувствовал несправедливость по отношению к себе. Когда я высказался против войны в Украине, поддержал наших украинских коллег: адвокатов, юристов, — я получил такую негативную реакцию по месту моей работы в адвокатуре и в Беларуском государственном университете, где я работал фактически до момента ареста. Было обидно. Это христианская позиция, человеческая.
Опять же, этот ресурс не носит экстремистского характера, если внимательно посмотреть на то, что написано в ч. 4 ст. 361 УК, — «содействие экстремистской деятельности». У меня только риторический вопрос: как это интервью может содействовать экстремистской деятельности? Оно повысило рейтинг этого портала? Нанесло ущерб интересам граждан, страны? Да, я знал о том, что материалы, которые там находятся, признаны экстремистскими. Но при этом организация «Трибуна», те, кто занимался этим сайтом, — наверняка, они не были признаны экстремистской организацией. Они сказали, что всех там печатали, всех, даже тех, кто находится в Республике Беларусь. Я сказал, хорошо, раз всех там печатали, давайте так и сделаем. Это была оценка мной объективной стороны тех действий, которые мне вменяют в качестве состава преступления.
Что касается субъективной стороны. Как раз-таки это возможность посмотреть на мои действия как на действия адвоката. Я до сих пор являюсь действующим адвокатом, у меня есть лицензия. Но не могу, естественно, оказывать помощь в силу того, что нахожусь под арестом. Моя позиция в этом деле как адвоката прекрасно показывает, почему эти документы прошли через мои руки и через мой офис. Я немножко затронул эту тему в рамках судебного следствия. Я говорил о том, что это офис для работы — это не кафе и не спортивный клуб. Если бы там появились такие документы, мог возникнуть вопрос: а что нам делать, почему тренер фитнес-центра или официант кафе на столе у себя держит какие-то призывы? Не призывы — в данном случае призывов не было, подчеркиваю, были обращения в юрисдикционные органы с просьбой разрешить ситуацию спорного конфликта. Это, наверное, было бы очень подозрительно. Я это прекрасно понимаю. В данной ситуации как адвокат я видел эти документы, я смотрел их, я высказывал свою позицию по этим документам. <…> Я сказал, что я помочь не смогу, я посмотрел, благо, английским я владею, высказал свою точку зрения, что резко написано и вы рискуете. Хотя уголовно я ничего в этом не видел и сейчас не вижу. Там стояли подписи спортсменов международного уровня. Это уровень Олимпийского комитета. Они могут подавать заявления в Спортивный арбитражный суд и Олимпийский комитет, исполком вправе рассматривать заявления, возбуждать процедуру, вызывать стороны, слушать и так далее. <…>
Если говорить о субъективной стороне моих действий, с точки зрения меня как человека, повторюсь, я давал интервью потому, что у меня было горячее желание выговориться. Я чувствовал, что со мной обходятся несправедливо, нельзя так — к людям, с позиции человеческой и гражданской. Ну, вот на днях смотрел этот фрагмент, как Лукашенко выступил с вопросом в отношении мира в Украине и в связи с позицией Беларуси в Международном олимпийском движении в отношении спортсменов. Я помню, что Александр Лукашенко сказал: «Мы все против войны, мы за мир: все за мир, наша страна за мир, Олимпийский комитет и все спортсмены хотят подписать, что за мир. Пожалуйста. Ну, они тренировались, они хотят участвовать. Пускай едут и участвуют. Пускай едут и подписывают». Это позиция в принципе является лейтмотивом беларуской внешней политики на сегодняшний день. Но, к сожалению, моя позиция не нашла поддержки в моей профессиональной среде: в университете и в адвокатуре. Поэтому я хотел высказаться на эту тему, что в общем-то и сделал и, в принципе, я не жалею о том, что я дал интервью. Жалею только, может быть, что это выглядит, с точки зрения переписки, как будто я обход законодательства искал, лазейку и прочее. С учётом совокупности всех обстоятельств, я принял решение дать интервью. Я понимал, что содействия экстремистской деятельности здесь никакого нет.
Возвращаюсь к самом началу обвинения. Об этом сегодня уже говорили — мотив. В обвинении говорится, что я якобы был не доволен результатами выборов. Вообще как адвокат я дистанцировался от политики. Потому что у меня бывают клиенты, скажем так, разных политических взглядов. Меня, по большому счету, не интересует, где они работают. Они готовы платить мне гонорар. Если это не противоречит интересам клиентов, адвокатской этике, я не имею право отказать им в оказании юридической помощи. Точно так же обращаются некоторые сотрудники милиции, рабочий стачкома, спортсмен, который не согласен с позицией Национального Олимпийского комитета. Мне это неважно, и не должно быть важно. Я работаю с каждым из них, если это соответствует моей специализации. В данном случае это соответствовало моей специализации. Ко мне действительно обратилось много спортсменов. Мы видели обзор рабочей папки: там было много спортсменов, потому что меня знают, потому что меня рекомендуют. Они обращаются ко мне заключить договор. Но сегодня говорилось о том, что я имел договор с такими спортсменами, как Левченко, Казеко. Я горжусь, что у меня были такие клиенты. Я сам спортсмен, юрист, [поэтому понимаю, что] с точки зрения спорта, это замечательные знаменитые спортсмены. Казеко — это уникальный тренер. Между прочим, он является полным кавалером Ордена Славы Республики Беларусь. Левченко ко мне обращалась. Я, правда, не участвовал в административном деле по её ситуации, [её] представлял другой адвокат. Ну, и что? Что касается других спортсменов — какова их политическая деятельность, для меня неважно. Я помогаю людям, не имею право им отказывать.
Поэтому у меня просьба к высокому суду взглянуть на дело с позиции этих двух Фемид, скажем так. Прошу высокий суд посмотреть на это дело, на субъективную и объективную сторону. На факты — с закрытыми глазами, на характер моей личности, моей деятельности, те факты, которые звучали в производстве, — с открытыми глазами.
Высокий суд, я уже почти год нахожусь в изоляторе. Так получилось, что задержали меня за день до дня рождения моей дочки. Мне сложно говорить, пробивает слезу, и это, конечно, очень тяжело. Поэтому прошу учесть все обстоятельства моего дела и не лишать меня свободы. У меня малолетние дети, моя жена в декретном отпуске сейчас, получает пособие, воспитывает малышей, не работает. Ну, может быть, будет работать, придётся. Кто будет их воспитывать?
