Последнее слово
«Какую национальную ненависть я могу испытывать на основании вышесказанного?! Это абсурд! Ненависть — это слишком глубокое и сильное чувство, оно саморазрушительно для человека».
Я родилась в 1956 году в Украинской Советской Социалистической Республике, в городе Львове, выросла там. Украина входила в состав СССР. Принципом Советского Союза была дружба народов пятнадцати составляющих его республик. Взаимопомощь и взаимоуважение. Эта дружба — ну, немного пафосно, но так оно было, — эта дружба прославлялась в стихах, воспевалась в песнях, звучала лейтмотивом и гимном Советского Союза. Нас учили: русский язык был языком интернационального общения. Сама я из русскоязычной семьи, окончила русскоязычную школу. Со второго класса изучала язык республики, в которой проживала, то есть украинский язык. Отец Буянов Фёдор Сергеевич был русским по национальности — так записано в документах. Мама была белоруска, родилась в Белоруссии. Более тридцати лет я живу и работаю в России. (Тяжёло вздыхает.) Больно читать, что написано в обвинительном заключении. Эти несправедливые, обидные слова: «По мотивам политической и национальной ненависти».
Какую национальную ненависть я могу испытывать на основании вышесказанного?! Это абсурд! Ненависть — это слишком глубокое и сильное чувство, оно саморазрушительно для человека. Мне эти чувства не присущи ни как человеку, ни как врачу. Помощь медики оказывают независимо от национальной принадлежности больного.
Милосердие, человеколюбие — без этих моральных ценностей нечего делать в медицине.
Я сопричастна к трём славянским народам: русскому, беларускому, украинскому. (Вздыхает.) И как мне быть, какой выбор сделать? Я училась, я работала, общалась, дружила с украинцами. Или я должна выработать в себе злобу? Подобную той, что у гражданки Акиньшиной? Это невозможно. Я не могу… и я не хочу. Как можно говорить обо всей украинской нации, что они ненавидят русский мир?
Несколько лет назад (я хочу эту историю рассказать) я шла во Львове по улице Русской. Там есть такая улица, так она по-украински называется, но это не потому, что там русские жили, это история не совсем разобралась. Это очень узенькая улочка, потому что дома стоят очень близко, и там даже в полдень свет солнца не попадает, вот. Я был там в отпуске зимой, потому что это дорого стоило по тем временам. И вдруг я с трёх сторон от себя слышу разговор, на трёх языках — на русском, украинском, польском. И никто даже внимания не обратил, головы не повернул. Это естественно, это в порядке вещей там было. Львов — это туристический город, все с восхищением о нём говорят, он входит в список всемирного наследия ЮНЕСКО. Сколько встречала там русскоговорящих туристов! И им там тоже очень нравилось. Если бы люди испытывали дискомфорт в городе, думаю, то не приезжали бы.
Надежда Буянова и её адвокаты в суде. Фото: Александра Астахова.
В чём усмотрели политическую ненависть? Я не политик и не собираюсь политикой заниматься. Меня нет ни в одной социальной сети. Смотреть новости и быть в курсе событий в мире — ещё не означает разбираться в политике и заниматься ею. Я никогда не состояла ни в какой партии, не была депутатом или общественным деятелем. Для этого есть и другие люди, которые должны разбираться в политике, быть профессионалами в ней.
По окончании Львовского государственного медицинского института выпускники давали клятву врача Советского Союза, как клятву Гиппократа. Я считаю эту клятву врачебной совестью. Врач не имеет права на ошибку! Наша профессия врача была всегда уважаема. В последнее время уважение стало исчезать. Следовательно, и отношение стало меняться. Если раньше были врач и пациент, то теперь — обслуга и клиент. Так нам прямо и говорили на планёрках: «Унижай себя. И нас».
Нас, медиков, могут оклеветать, нам могут нахамить, нас могут обозвать самыми последними словами. Мы не можем себя защитить, объяснения не выслушиваются начальством, разбор конфликтов не проводится.
Опять жалобы, опять жалобы — и это никогда не прекратится. Не будут разбираться эти жалобы. Лишь бы не было жалоб, и опять, и снова — лишь бы не было жалоб! В любом случае всегда всё в пользу пациентов-клиентов — как бы они себя ни повели.
Когда произошла со мной данная история [возбуждение уголовного дела], по распоряжению свыше от меня решили тут же отречься. Как говорится, нет человека — нет проблемы. Втихаря, как бы между прочим, ничего не объявляя, не зачитывая приказ, меня уволили. А чего стоил мой приход на работу! На следующий день после увольнения, чтоб забрать свои вещи. В кабинет дежурного врача тут же подошла охрана и говорит: «10 минут». Я спрашиваю: «Что 10 минут?» Думала, меня на разговор вызывают через 10 минут…
Оказывается, мне на сборы давалось 10 минут. И это после четырёх с лишним лет работы в данной поликлинике! Вот наглядный пример отношения к своим сотрудникам, такая победа. Но районный суд разобрался во всех обстоятельствах, меня восстановили на работе. Моё руководство было не в состоянии дать мне деловую, рабочую характеристику. Написали там такое, что меня оторопь берёт, кровь в жилах стынет. Что я необщительная, вспыльчивая. Где факты, примеры? На мой вопрос к заведующей, на каком основании они дали мне такую характеристику, она ответила, что я о себе ничего не рассказывала. Это в какой должностной инструкции написано, что сотрудник обязан о себе что-то рассказывать?
На моей работе надо быть серьёзной и внимательной. Это сама работа подразумевает. Я всегда говорила: главное — ничего не пропустить. Мне некогда бегать и рассказывать о себе. И с какой стати?! Понятно, почему такая характеристика была мне дана. Кто против главного врача, своего руководителя пойдёт? Надо очернить человека.
Я вынуждена дать сама себе рабочую характеристику: «Ответственно относилась к своим обязанностям и полностью с ними справлялась. Была дисциплинированна, исполнительна, обязательна. За всё время работы я ни разу на работу даже не опоздала. Работоспособна, терпелива, постоянно повышала свой профессиональный уровень. Отношение к родителям и детям — спокойное, доброжелательное, внимательное».
Надежда Буянова: «Запугивать меня нечем».
В обвинительном заключении сказано: я, имея возможность контактировать с неограниченным кругом лиц, с учётом своего авторитетного положения, могла воздействовать на сознание людей и формировать у них негативное отношение. Разве я одна общаюсь с большим количеством людей? А другие врачи? Преподаватели? Священники? И многие-многие другие? Они разве не могут воздействовать на сознание людей?! Так можно любого оговорить!
К дежурному врачу был очень плотный поток людей. Работала без помощницы, без медсестры. Приём первичных больных у меня был — надо время, чтобы разобраться. Повышенная заболеваемость шла пневмонией. Делалось всё уже как бы по накатанной: поговорить, собрать историю заболевания и так далее, прослушать внимательно ребёнка. Потом мазки взять — и не один мазок, а три берётся. Потом все бумажки эти подписываются, складывается всё это. Потом направление на рентген давать, направление на анализы давать, лечение… Часто больничный лист, иногда второй больничный лист. Часто — бесплатные лекарства…
Это всё требует времени, на это у меня уходило больше чем полчаса. Я даже время засекала: до 35 минут. А больные всё шли, шли и шли… Потому что если врачу дают по 12 минут — они не могут в этот промежуток записаться. То к дежурному врачу они могут прийти — и в пять минут записаться все пять человек. Понимаете? А там уже регламент начинает давить, что больше часа не имеем права вести приём. А как? Так вот посчитайте по 12 минут и умножьте на 5. Вот уже и получается, что пятый будет уже выпадать из этого часа. А шли все! Они не могут записаться — они идут к дежурному.
Ох, если тут начать раскапывать и разбираться, что тут происходит… При этом жалоб не было! При столь интенсивной работе какие посторонние разговоры ещё могут быть?!
Я никогда никаких посторонних разговоров не заводила и не вела: работала восемь часов в день без обеда. Заведующая, к тому же депутат, оказывается, не могла организовать для дежурного врача официально 30-минутный перерыв на обед, в то время как все остальные его имели.
Надежда Буянова в суде. Фото: Александр Щербак / ТАСС.
А я сидела без обеда. У меня стоял термос — вот возьму, хлебну, быстро-быстро! Человек вышел, я ещё компьютер не закрыла — я что-нибудь хлебну, понимаете? У меня не было возможности даже…
Ну, чего рассказывать обо всём. Ну ладно, это к делу не относится. Но такое напряжение было! Только начинаю обедать, как сразу: «Фёдоровна, к вам пришли». Уже всё бросай и беги! Другие врачи приходят, к ним записи нет, участковые садятся, они чуть ли не с вилкой и ножом могут разговаривать. Во время обеда у заведующей — они тоже нога на ногу, ведут разговоры, спокойно чай попивают. А у меня нет времени в рот что-нибудь забросить. (Вздыхает.) Обращайтесь, говорят, в дошкольное отделение, чтобы они за вас посидели. А им тоже это не надо, у них своя загруженность, они тоже недовольны. Ну и что я буду с ними делать? Нет в этом смысла. То есть я сказала так: я согласилась на эти условия, значит, я так буду работать. Ну, нет перерыва — значит, нет. Но хотя можно было сделать, если продумать, если бы кто-то этим вопросом занялся, заинтересовался.
Что за человек эта Акиньшина? Без каких-либо моральных общечеловеческих принципов. Человек живёт злобой. Я могу только ей посочувствовать… Таких, как она, надо привлекать к ответу — за клевету. Нет доказательств, что был такой-то разговор, нет аудиозаписи. На нет и суда нет — так гласит поговорка. Почему ей, а не мне верят?! Любой человек бы спросил: а где доказательства?!
В обвинительном заключении пишут, что я совершила публичное распространение под видом достоверных сообщений заведомо ложной информации. А в чём заключается публичность? Какое может быть публичное распространение, когда ребёнка не было [во врачебном кабинете]? Два суда на этот факт опирались. Выступала свидетель Буханова: никогда никаких разговоров, не касающихся осмотра ребёнка, я не вела. <…>
Врач, тем более педиатр, не способен желать зла ребёнку, его матери, травмировать психику ребёнка. Только изверг на это способен — и на те слова, которые я якобы им сказала.
Мать сама запуталась в своих показаниях. Даже дату посещения поликлиники не могла точно назвать. То ли 30-е, то ли 31 января, когда она пришла сюда на дачу показаний как свидетель. Прошло несколько месяцев с момента исчезновения её бывшего мужа, с которым она была в разводе пару лет и родила третьего ребёнка, отцом которого он уже не являлся. Дома неоднократно это обсуждалось, сама сказала на допросе, что дома тоже нервозная обстановка. Очная ставка проводилась на четвёртые сутки после посещения поликлиники. На вопрос адвоката Черджиева, присутствовал ли ребёнок при разговоре, она спокойно, чётко и уверенно ответила: «Нет, ребёнка не было, ребёнок вышел». Это был готовый её ответ. Она находилась при этом в состоянии стресса, как она потом на него сослалась следователю. Так, сидела она очень спокойно и уверенно. Я бы сказала так картинно, артистично сидела, нога на ногу, положила руки на заднюю спинку стула, вправо так повернулась — и долго так сидела театрально.
Так какой мог быть стресс, на который она ссылалась? Молодая женщина словно всё забыла, она и словом не обмолвилась о том, что потом напридумывала. Возможно, с чужой подсказки. На очной ставке сама вспоминала, что в кабинете врача вела себя сумбурно. Это она нам здесь говорила. Мать на допросе сказала, что ребёнок [на врачебном приёме] вёл себя беспокойно, что я якобы спросила причину этого. На вопрос адвоката Соловьёва, как именно он вёл себя беспокойно, ответила, что пытался открыть кран — и больше ничего добавить не могла. Кран не откроешь, его вид необычный — нет ручки, и как таковой он сенсорный. Я сама в начале работы недоумевала, как им пользоваться. Я никогда не делаю замечания, тем более не спрашиваю, если ребёнок балуется, почему он так себя ведёт. Только если на электронных весах прыгают. Они смотрят на картинку — и дети сразу бегут к этим весам. Иногда родители приструнивают ребёнка, говорят, чтобы вёл себя спокойно, что он находится в кабинете врача. Я говорю, чтобы не делали замечания ребёнку!
Но даже если предположить, что я сделала замечание, то я не спрашивала, почему ребёнок так себя ведёт. Просто попросила бы взрослого, чтобы успокоил его. Причины каприза ребёнка могут быть разные. Это ребёнок. Может, он не выспался, может, мало ли что там чего, какое там воспитание ещё в семье. Это как ребёнок должен себя вести, чтобы я спрашивала причины его поведения? Только больной, неадекватный ребёнок может беспокойно себя вести, например, с аутизмом. Приходят дети такие — и так видно, что ребёнок больной. Да, они тогда расторможенные, невозможно это никак проверить, но понятно, что ребёнок больной. Или ещё какое-то заболевание.
Надежда Буянова в суде, 8 ноября 2024 года. Фото: Александра Астахова.
Ребёнок вёл себя очень спокойно. Его не было слышно. Дальше: на видеозаписи в коридоре видно, что он вышел один, спокойно. Где стоял, там и стоял. Старшая медсестра поликлиники подтвердила, что дети были спокойные. И когда меня спросили, как ребёнок себя вёл, я ответила, что мальчик спокойный, хороший. Ребёнок со мной вообще не разговаривал, я слова от него не слышала. Мать же вела себя очень нервно, беспокойно сидела в стороне от меня и всё время копалась, шуршала там, создавая шум. Что-то постоянно говорила, говорила и говорила. Слышала, что она говорила о какой-то другой школе. Я подумала, что речь шла, возможно, о музыкальной школе. И тут мать ему громко и язвительно ответила: «А-а-а, ты думал, что в школу не пойдёшь? Нет, ты пойдёшь в школу!» Вот в такой интонации. Оказывается, из-за плохой успеваемости ребёнка речь шла о переводе в другую школу. Я ещё подумала, что нехорошо, что мать так разговаривает с ребёнком. Так с детьми никто не разговаривает, говорите спокойно с ребёнком. Умейте обращаться с детьми.
Акиньшина постоянно меняла показания. Мне не 80 лет, чтобы всё забывать и путаться. На очной ставке она сказала, что ребёнка не было [в кабинете врача], он вышел. Это в моём присутствии было, это записано. А потом, когда закончилась очная ставка, Акиньшина спросила: «Я могу быть свободна?» — «Да, вы можете быть свободна». Вскорости уехал адвокат Черджиев Оскар Астемирович — у него был какой-то суд. Какой-то разговор у него был с [следователем] Бочаровым насчёт копии очной ставки. Ушли. И вдруг через какое-то время она заходит опять в кабинет. Заходит и садится на место… секретаря. Там такая секретарь была, женщина. И так, как будто у себя дома, вальяжно, спокойно, как будто, знаете, она свой человек, то есть человек без комплексов, без каких-то таких… ну, стеснения какого-то, правил поведения, как вести себя надо. А эта секретарь садится за стол Бочарова и начинает что-то печатать.
Я сразу поняла, что они какой-то подлог делают, но я ничего не стала говорить. Я приподнялась, а у Бочарова часы на столе стоят, и я запомнила: время было — четыре ноль два. И тут Бочаров подходит к ним и говорит тихонечко, диктует, подсказывает так: «Дверь была открыта, и другие тоже слышали». Это были его слова. Я заволновалась! Когда меня уже отвели в следственный изолятор, я в памяти всё прокручивала, заволновалась, а взял ли Оскар Астемирович копию, копию… очной ставки. Потому что они что-то говорили между собой.
На другой день меня, перед тем как идти в зал судебных заседаний, в какую-то комнату заводят, там мужчина сидит, говорит «присаживайтесь». Ни документов, ни фамилии, ничего не сказал, только: «Меня звать Константин. Нет, Евгений, Евгений. Я по борьбе с экстремизмом (вот такое он сказал). Есть ли у вас какие-то пожелания?» Я никогда с этим не сталкивалась. Я говорю: передайте, пожалуйста. И рассказала эту историю, и про дверь, и про всё рассказала. Я сказала, что эти двери — такая-то и такая-то, — что они в принципе не могут быть открытыми. Он сказал: «Хорошо». Начинается судебное заседание, вижу, Оскар Астемирович уже на месте, ему рассказываю. Он говорит: «Нет, я копию взял». Говорит: «Вы же понимаете, для чего они это сделали?» А потом говорит мне: «Они изменили последнюю страницу очной ставки, правильно? Там, где много-много всего. Они перепечатали это всё».
Так, значит — «дверь была открыта, и другие тоже слышали». Эта дверь не могла быть открыта! Затем она меняет опять показания и говорит, что ребёнок всё слышал. В протоколе записана его речь! И что после этого им пришлось обращаться к детскому психологу. Но отказалась вести ребёнка в суд на допрос. А услышали бы, что бы он рассказал… Ведь очевидно, не просто так отказалась: потому что ребёнок не обманет. Дети такого возраста ещё не умеют хитрить. Я вела ребёнка и видела, что это за ребёнок. Очевидно, что запись сфальсифицирована. Вместо этого зачитывается целая длинная речь о том, что он якобы слышал. Как можно было забыть такую большую речь ребёнка матерью? Не каждый взрослый так свою речь построит. А это семилетний ребёнок, да к тому же с плохой успеваемостью… в первом классе. Ведь речь шла между ними именно о переводе в другую школу.
Уважаемый прокурор сказал о якобы произошедшей между мной и Акиньшиной перепалке. Когда, подчёркиваю, ребёнок вышел. Это я помню, было сказано. Но на основании чего сделан вывод о разговоре между нами? Кто-то рядом стоял или мимо проходил? Так вышел ребёнок, со слов матери, в коридор или всё-таки был? Или вышел в начале так называемого разговора?
Больше придумывать нечего, все варианты исчерпаны. А вот очная ставка — это первое, верное слово. У людей есть присказка: первое слово дороже второго. Можно ли говорить о нормальном физическом состоянии Акиньшиной после этого, если даже в суде не смогла указать дату посещения поликлиники? Ведь за это время можно было вспомнить и запомнить. И меняет постоянно показания. Обижена на весь мир из-за того, что сын лишился отца. Да, это больно! Обидно! Но в семилетнем возрасте памяти об отце мало останется…
Итак, все варианты исчерпаны. Но следствие не хочет признать, что доказательств дать не может. Их просто нет, этих доказательств.
Вот и придумали так называемый «допрос» ребёнка на дому. Замечательно. Домашняя обстановка, мать в соседней комнате, психолог, которого якобы случайно нашли в Москве, так как их нехватка в городе, хотя это неправда. Не было допроса, и ребёнку нечего было сказать. «В конце приёма он вышел из кабинета» — верить такой легенде нельзя, так врать нельзя, вопиющий позор. Вот как так с помощью оговора, без доказательств человека обвинить? Где логика? Где справедливость? Раньше, в древности, были мудрецы, они бы сказали: ну чего вы без доказательств хотите от человека?
В заключение хочу сказать, что вины за собой не признаю и считаю, что я невиновна. Я принесла пользу обществу, так как имею определённые знания. Наработанный опыт. Работала я на совесть. Меня иногда спрашивают врачи в письмах, почему я такая терпеливая с мамочками и так далее, почему внешне такая спокойная. А я отвечала, что я не хочу уподобляться другим врачам, я просто столкнулась с другим отношением врачей к близкому мне человеку. И я решила, что я никогда не буду уподобляться этим врачам, которые врываются там… Хотя они уставшие, работают там до ночи, засыпают, это всё понятно.
Прошу суд учесть мой возраст, моё состояние здоровья. И прошу учесть мою профессию, которой я отдала 40 лет жизни. Поэтому прошу суд меня оправдать. Я закончила.
Тушинский суд, Москва, Россия
8 ноября 2024 года
Источник: https://novayagazeta.ru/articles/2024/11/11/ranshe-byli-vrach-i-patsient-teper-obsluga-i-klient
Подробнее о деле: https://memopzk.org/figurant/buyanova-nadezhda-fyodorovna/
Фото: Александра Астахова
Поделиться в соцсетях:
