Последнее слово
«Некоторые лжепатриоты упрекали меня в нелюбви к родине, искренне путая родину и государство. Я люблю родину, но еще больше — истину. А она в том, что нужно быть правдивым. Журналисту — в особенности. Как журналист я делал, на мой взгляд, всё, чтобы оставаться правдивым. Я предпочитал критиковать свою родину, но не обманывать её».
Уважаемый суд!
Законом мне предоставлено право последнего слова. Признаюсь, особой необходимости в нём нет. Ибо что может сказать в своё оправдание НЕВИНОВНЫЙ?
Прошедший судебный процесс, как и предыдущий, убедительно показал отсутствие какой бы то ни было моей вины. Не признать этого — значит соврать: самим себе, своей совести, всем людям.
В этом судебном процессе, как и в предыдущем, я вынужден был доказывать свою невиновность, потому что сторона обвинения не могла — а во втором процессе и не пыталась — доказывать мою вину. Причина очевидна: вины не существует.
О юридической ничтожности предъявленного мне обвинения, о многочисленных фактах нарушений законности, допущенных сотрудниками УФСБ по Тихоокеанскому флоту с молчаливого согласия военной прокуратуры ТОФ, о фальсификациях и фабрикациях материалов этого позорного для России дела уже сказано немало. Результат игры на правовом поле умный и честный юрист-арбитр может определить так: подсудимого — оправдать за отсутствием состава преступления, а в адрес тех, кто возбуждал уголовное дело в отношении заведомо невиновного лица — вынести как минимум частное определение. А вообще-то их место на скамье подсудимых.
О юридической стороне дела я говорить не буду. За меня это блестяще сделали мои защитники.
Я скажу о чувствах невиновного человека, над которым в течение четырёх лет издевалась кучка негодяев. О них, может, и не стоило бы говорить вообще, если бы их не поддерживало государство: этот чудовищный, неповоротливый, глухой и слепой монстр. Но в данном случае этот монстр — не безымянный и безликий уродец, а совокупность вполне конкретных людей, имеющих вполне конкретные фамилии и звания. Я надеюсь, что суд, принимая решение, даст соответствующую оценку беззакониям, которые они допустили, затевая и маниакально продолжая это уголовное дело.
Меня обвинили в сотрудничестве с японскими журналистами. Согласно российским законам в этом сотрудничестве не было ничего противозаконного. Однако органы ФСБ, как в 1937-м году, контакты с иностранцами посчитали за шпионаж. Это — проявление шпиономании, ничего общего с защитой интересов государства не имеющее.
Обвинение тупо пыталось обвинить меня в нанесении ущерба государству, не предъявив при этом ни единого доказательства. Между тем люди, — профессора и академики, чей авторитет признан во всем мире — посчитали, что мои публикации способствовали привлечению в Россию в качестве помощи свыше 50 миллионов долларов США. В то же время нетрудно посчитать, каков реальный ущерб государству нанесли УФСБ, прокуратуры и прочие, в течение длительного времени проедавшие деньги налогоплательщиков, защищая не безопасность родины, а пресловутую честь грязного мундира.
Некоторые лжепатриоты упрекали меня в нелюбви к родине, искренне путая родину и государство. Я люблю родину, но еще больше — истину. А она в том, что нужно быть правдивым. Журналисту — в особенности. Как журналист я делал, на мой взгляд, всё, чтобы оставаться правдивым. Я предпочитал критиковать свою родину, но не обманывать её.
Из нелюбви к правде и появилось это уголовное дело. Поэтому не стоит удивляться тому обилию лжи, которым создатели этого позора окружили не только материалы дела, но и сам уголовный процесс. Наше государство погрязло в тотальном обмане. И это уголовное дело — одно из его проявлений. Причём во главе обмана стоит само государство. Честные журналисты такому государству не нужны. Зато ему нужны льстецы и подлецы, причем не только в среде журналистов, но и в прокуратурах и КГБ, судах и тюрьмах, мэриях и думах. Ему нужны холуи, которые считают, что ради одной Великой Лжи можно просто и бессмысленно загубить сотни, тысячи, миллионы невиновных людей.
Одна надежда — на создание такого гражданского общества, в котором появится независимый суд. Суд, который не будет являться составной частью Государственной Лжи, её подручным в мантии, а который будет осознавать в себе необходимость строгому следованию Закону, сохранения в себе гражданской смелости и человеческого достоинства.
В этом деле общество сказало своё слово, и слово это — в мою пользу.
Что скажет суд? — мне неизвестно. Я могу только догадываться о том, что суду ясны как минимум две вещи: во-первых, я — невиновен, и, во-вторых, подачек в виде компромиссов не приемлю.
Тихоокеанский флотский военный суд, Владивосток, Россия
18 декабря 2001 года
Источник: Bellona environmental transparency center
Подробнее о деле: Коммерсант
Фото: Index of Censorship
