Последнее слово

«Я не являюсь террористом, ни в каких террористических организациях не участвовал, никаким насильственным захватом Российской Федерации, изменением конституционного строя не занимался».

С чего хотел бы начать свое последнее слово. Последнее слово я хотел бы начать со слов благодарности. Это благодарность моему защитнику Бойко Екатерине. На протяжении процесса как она вела это дело. Целиком и полностью доволен позицией, положением, как провела дело, показала все ошибки и противоречия, которые были допущены на стадии следствия и на которые не обратила внимание прокуратура и так и отправила в суд с допущением множества ошибок. Все были показаны здесь, в зале заседания, в течении процесса. За это большая вам благодарность, я вами доволен. Спасибо большое!

Хотел бы напомнить, что касается моего дела, которое образовалось, скажем, 9 февраля 2022 года. Утром, в четыре часа утра, ко мне ворвались сотрудники ФСБ. Сотрудники ФСБ утром не начали там: «Доброе утро, мы из ФСБ», а начали громко и шумно шуметь и стучать. После этого я подошел к окну, сказал: «Подождите». Они начали кричать: «Мы будем ломать дверь, если вы сейчас не откроете!» Я сказал: «Подождите, сейчас жена оденется, семью соберет, я открою». После этого ко мне в дом ворвалось шестеро сотрудников с автоматами, то есть «тяжёлые». Они в простонародье тяжёлыми называются.

Лери Бестаев — это следователь, Габибуллаев Арсен — оперативник. Ещё в доме был Максим — это сотрудник ФСБ. Даня был, это тоже сотрудник ФСБ. Ещё у меня были двое понятых и женщина, которая снимала на планшет. Меня повалили на пол, начали громко все кричать, орать на кухне, начали что-то там зачитывать. Всё очень на повышенных тонах. Потом начался такой фиктивный обыск. Он проходил в зале, в первой комнате, когда он начался. Там, получается, как я ранее говорил, возле дивана был Арсен Габибуллаев, который приподнял диван, начал там что-то делать. Здесь был Максим, здесь был тяжёлый, который был с автоматом. В данный момент понятой не находился в этой комнате. Максим кладёт мне на стол три книги. Когда я начал говорить «Что вы делаете?», сразу после этого начали кричать «Понятой». Я говорю: «Вот вы положили сюда три книги». После этого Максим вышел и сразу кинул мне на пол ещё одну книгу. Он прошел зал, комнату, где печка, и спальню. В спальне у меня шкаф, окно и вокруг шкаф. В верхнем шкафу нет дверцы, он туда её закинул, четвёртую книжку. После этого с задней стороны подошел понятой, который вторым выступал, который сказал, что я возмущался. Он в сегодняшних показаниях сказал. Но в показаниях, которые сфабриковала ФСБ, написано, что там было всё нормально и там ничего такого не происходило.

В отношении электронного оборудования: планшет, телефон, ноутбук они у меня не находили. Они мне сказали: «Ты сам это отдал». Там не было такого момента: взяли и нашли это у меня.

Дальше. В показаниях Арсена Габибуллаева говорится, что Лери Бестаев, старший лейтенант ФСБ, он ходил по дому и вместе проводил обыск. Лери Бестаев не проводил обыск. Он сел на кухне и с этого места до конца обыска он не поднялся. Он там сидел и за столом писал. Об этом сказал я, об этом сказала моя супруга, об этом сказал понятой, что Лери Бестаев не передвигался вообще по дому. Он как сидел на кухне, сидел и писал. Такой был момент. Это в доме происходило.

Потом мы вышли, залезли на чердак. Это первое место после дома было. С Максимом. Это всё с Максимом, который якобы именно с 3 по 16 февраля отсутствовал, согласно письму из ФСБ. То есть у него был обыск, и именно в эти числа его не было на территории Крыма. Это ложь, которая сфабрикована сотрудниками ФСБ. Это ложь, которую они вам приподнесли, и вы увидели это, что он якобы отсутствовал. Как такое может быть? Что это за совпадение? Я его лично видел. Я его опознал, кто он такой, и он мне подкинул эти книги.

Мы с ним поднялись на чердак. После чердака мы пошли под навес: просто свет включили, посмотрел, вид сделал, даже пакет не поднял. Потом мы открыли автомобиль. Он открыл бардачок, там поковырялся в бардачке, даже заднюю дверь не открыл. Бардачок закрыл. Потом мы пошли в подвал. У меня подвал есть. Открыли подвал, он спустился в подвал и вылез оттуда.

Вот так происходил обыск, в таком положении. Максим подкинул, Лери Бестаев не встал даже, ничего не делал. Арсен Габибуллаев до последнего говорил, что там никаких оперативников не было. Там было шесть человек. Это тяжёлые с автоматами, женщина, которая снимала на планшет, Даня был (это тоже сотрудник ФСБ), Максим, который подкинул, и Арсен Габибуллаев. Это получается десять человек. И Лери Бестаев  — одиннадцать. Вот так это всё происходило.

Потом, когда обыск закончился, меня забрали в ФСБ, то есть загрузили, в наручники и повезли. Эти всё тяжёлые сидели, мы ехали на «Фольксваген Мультивен» коричневого цвета в ФСБ. Они меня подвезли, мы сидели ждали. Потом меня завели в ФСБ, вывели и потом через задние ворота завели в ФСБ. Я спросил зачем, он говорит: «Там снимают. Задержали особо опасного преступника, террориста».

Когда меня завели в «стакан» ФСБ, там оставили. Потом пришёл адвокат. Я там написал, что мне подкинул сотрудник ФСБ литературу. Я это в протоколе указал, что мне подкинул литературу своими руками, я там написал. Через некоторое время ещё какие-то бумаги. Потом адвокат ушёл. Я остался в ФСБ, и сотрудник ФСБ мне снял отпечатки пальцев на электронном. После этого у меня последовали ходатайства, чтобы сверили отпечатки пальцев с той литературы, которую мне подкинули. Было проигнорировано. Также было проигнорировано на взятие голоса. Я говорю: «Я дам вам голос, дам ходатайство, оставляем выбор за вами, чтобы сторона обвинения выбрала фирму, где можно проверить. Нам бояться нечего». Но на следственных действиях в судебном процессе нам отказывают. То есть здесь получается очень большой вопрос. Я так понимаю, почему отказывают, дело-то сфабрикованное. Чтобы что-то прилепить, надо обосновать. Если просто говорить, там «со слов обвинения», что это достаточно, это на самом деле недостаточно. Это от самого нуля до самого конца сфабрикованное дело. Вот это первый день.

Ещё вот такой очень неприятный момент был: адвокат когда ушёл, там была мера пресечения в Киевском районном суде в первый день, и тяжёлые меня забрали в автозак в наручниках. Тяжёлый достаёт пистолет и мне его тычет в лицо. Достаёт магазин и говорит: «Если будешь что-то делать, я два магазина в тебя выпущу». Это вот он в меня перед входом в суд тычет в машине. Машина затонирована. Смысл? Я сижу в наручниках. Вот такой момент.

На стадии следствия что у нас происходило: ходатайства игнорируются, ничего не принимается, меры пресечения продлеваются. Следователь что делает? Такие неприятные вещи. В простонародье это называется «уработка». Я не знаю, как это называется на более культурном языке, когда тебя заказывают, и сотрудники ФСИН тебя с камеры вытаскивают в шесть тридцать, в семь часов утра, и там есть такое помещение. Здесь, в Ростовском СИЗО, это называется «вокзал» в простонародье, а в Симферопольском СИЗО это называется «кишка». Это протяжённость в районе 20–25 метров, шириной где-то 2–2,5 метра, где одна лампочка в начале, а другая в конце, и она ниже пола. И тебя там оставляют. Там, получается, на этап людей собирают. Уже все уехали, все приехали. И поднимают тебя в десять часов ночи, пол-одиннадцатого, в одиннадцать часов. Два дня подряд было. Я Лерику Бестаеву задал вопрос: «Это что такое?» «Я забыл тебя снять», — он мне говорит. Это они там, видать, заявку подают, как я понял. «Я забыл тебя снять», — говорит. Два дня подряд! В «кишке» душно. Сотрудникам ФСИНа стучишь:
— Наверное, меня сняли?
— Нет, не сняли. Жди.
Если ФСБ захочет, оно там очень сильно управляет.

Также, когда меня принимали в первый день. Я не знаю, с чем это было связано. Там, когда принимают, проходишь через врача, измеряют температуру, и у меня, видимо, температура была такая: 37,3 или 37,1. Она отказалась меня принимать. Он говорит: «Забирай, ничего страшного». Она говорит: «Нет, не буду. Сейчас, — говорит, — позвоним твоему начальнику». Позвонили начальнику. Её телефон там зазвонил. Она говорит: «Выводите его на улицу, снимайте куртку с него». В таком свитере. На мне вот эта куртка была. Примерно минут 15 стояли, потом он быстро завёл меня. Она говорит: «Долго не держи градусник». Чуть-чуть подержала. Электронный был. Раз сняла нормально — написала. Вот такой момент, я вам это уже говорил. На спецблоке, потом полуспец, потом 11-я камера, подвал этот, который в грязи. Просто в санузел невозможно сходить. Санузел, это мягко говоря. Что это на самом деле, даже не знаю. На вокзале, наверное, автостанции в сто раз лучше.

После всех этих мер пресечения у меня произошел этап на Ростов. Этап — это самое тяжелое, что меня постигло. Прямо тяжко. Заказали меня. До семи часов меня вывели уже с камеры после обыска, вещи все пересмотрели, открыли- закрыли. И в 11 часов меня погрузили в Симферополе в автозак «Камаз», в «стакан». Там трёх метров нет, там две лавочки стоят, где-то максимум 2,80. Когда садишься, вы уже друг в друга упираетесь ногами. Вот такие деревянные лавочки.

Мы выехали в 11 часов. Мы приехали в Краснодар в 11 ночи с одной остановкой в Керчи. Кондиционер не работает, там просто невозможно. 13 человек в «стакане» — это пытка. Чтобы из Симферополя в Краснодар доехать, это 500 километров. По законам сколько предусмотрено этапировать подсудимого? 500 километров это очень много. То есть я уже молчу, какой пот и как укачивает.

После этого в Краснодаре мы приехали и ждали где-то пару часов перед СИЗО. Мы в таком положении находились: понемногу пьёшь и в туалет хочется сходить, последний раз в Керчи были в туалете. Ситуация очень неприятная. В Столыпин мы ехали сутки. В Столыпине уже не укачивало, было жарко, там можно было выйти в туалет. Там намного проще, чем ехать в автозаке, там без проблем выпускают в санузел, потому что невозможно сутки ехать на одном месте. Надо зайти и увидеть, тогда поймёшь что это такое. Это уже более-менее комфортно, после автозака это уже лимузин.

После этого этапировали, привезли в Ростов. Там уже один до вас судья был, и мы уже здесь с вами, скамейки. С прокурором познакомились, с председателем, и у нас процесс начался.

Мы на протяжении процесса показали вам, насколько сфабриковано дело сотрудниками ФСБ. Я насколько понимаю, сотрудники прокуратуры должны четко и ясно понимать, когда им в руки попадает какое-то определённое дело, сфабриковано оно или не сфабриковано, на самом деле оно так или не так. Потому что он будет как бы адвокатом со стороны обвинения, то есть он защищает сторону обвинения, он обвиняет человека в преступлении. Я так понимаю: или прокуратура не обратила внимания, что дело сфабриковано (скажем, написанный блокбастер сотрудниками ФСБ), теперь посмотрим как они написали и сфабриковали дело.

Инкриминировали мне дело 2017 года. Прокурор мне говорит: «Когда вы были там-то в 2017 году такого-то числа?» Да кто его знает. Я сейчас любому задам вопрос о том, что было пять лет назад: в семь часов где вы были? Кто нибудь ответит? Никто не ответит. Как можно ответить, что там было пять лет назад? Такие глупые вопросы задавали.

Теперь к самому интересному подходим. Сотрудники ФСБ меня задерживают 9 февраля, скрытые свидетели у меня появляются (дело, которое сфабриковали в 2017 году) в 2022 году, которые проходили ранее по другим делам. Почему они ранее не сказали: там ещё один есть, почему вы его не берёте, его так-то зовут?

Но эти скрытые свидетели появляются у нас в январе месяце 2022 года. То есть, это скрытые агенты ФСБ. Я даже не знаю, что это за люди, которые меня оклеветали. С одним из них я встретился в начале января, со вторым встретился в середине января, с их слов. На протяжении пяти лет в деле, которое мне инкриминируют, я их знать не знал, но перед задержанием я с ними встретился. С одним после пятничной молитвы, как с его слов сказано. «Ты куда пропал? Почему ты чего-то там не посещаешь?» Я в пятницу вообще не ходил в ту мечеть, в которую он говорит. В пятницу на протяжении года (у нас открылась мечеть в деревне под названием Белая скала) я в обязательном порядке ехал туда в свою деревню, потому что людей мало было, чтобы мечеть жила и чтобы люди находились в мечети. Один вот так говорит.

Второй говорит, что я на рынке подошёл к нему. Он меня сперва не узнал, потом узнал; я ему что-то предлагал. Что предлагал? Как предлагал? В середине января. Один «в начале января» говорил.

Теперь посмотрим: первый даёт показания, берёт и просто зачитывает с листа. Это просто абсурд, он должен чётко и ясно выступить и сказать, это имело место быть или не имело. Если у меня есть понимание в отношении того дела, которое на меня сфабриковало ФСБ, я же здесь не стою и с листочка не читаю. Я говорю, как имела место фабрикация моего дела, и указываю на эти моменты, которые были сфабрикованы. Начиная читать, мы сделали замечание, потом свидетель начал придумывать. Второй: «Тут помню, там не помню, здесь помню, что-то говорю…» Сам не поймёт, что он говорит.

Я первому не задал вопрос, а второй вообще не является гражданином РФ и никогда не был. Что это? Какие-то проблемы у него что ли, что ФСБ так присело на него, что он боится лишний раз чихнуть?

Показания. Показания заинтересованного лица, то есть Габибуллаева Арсена Габибуллаевича, по двум статьям идентичные показания, которое заинтересовано, чтобы обвинить меня. Представление имеете, наверное, и слышали неоднократно, мы можем это вспомнить. В прениях прокурор зачитывал по двум статьям показания Арсена Габибуллаевича, что по статье 205.5 заинтересованного лица, что по статье 278. То есть не надо мучиться, стоит просто зачитать показания оперативника, непосредственно заинтересованного лица. То есть из слов оперативника что мы видим: в показаниях он говорит, что он у меня голос брал, а когда даёт показания говорит, что не брал, начинает путаться.

Когда ему задали вопрос за этого Максима, я здесь на заседании был просто поражён, что вытащили этого Максима и показали этого парня на Мерседесе «Гелентваген». Этот модный парень в костюмчике здесь вышел и рассказывает, что его там не было, а оказывается, откуда я его могу знать. Ездил бы, наверное, на москвиче, не рисовался бы, что он ФСБшник по Белогорску, и никто бы и знать не знал. На сегодняшний день я предполагал, что он мой ровесник, но оказалось, 28-летний парень, у него работа в госучреждении, и у человека автомобиль, который стоил на то время от шести до десяти миллионов рублей. Интересный вопрос: откуда такие деньги? То есть его вытащили, я был очень поражён. Хотя Арсен говорил, что там никого не было, был только я, понятые, и Лери Бестаев был. «Ну, мы боялись, — говорит. — Нам вызвали группу поддержки».

Ещё следующий момент. Габибуллаев Арсен говорит: «Вы не думайте, у нас своих понятых нет». В процессе заседания выяснилось, что эти понятые также были задействованы и в других делах. Арсен Габибуллаев говорит, что он просто вышел на улицу и увидел ребят, и сказал свой гражданский долг выполнить: «Пойдемте, поможем, обыск проведём». Он говорит, на улицу вышел; они говорят, кофе пили на АТАНавской заправке, к ним подъехал. Сперва они не знали, что это Арсен Габибуллаев. Потом выясняется, они знали, что это Арсен Габибуллаев.

И тут интересное совпадение: получается, в начале января один к скрытому свидетелю подошёл, в середине января к другому скрытому свидетелю подошёл. Максим, который был у меня на обыске, который подкинул мне книги — его там не было. ФСБ: «Извините, он засекречен. Его там нет». Был в Краснодаре. Или где он там был. Но в это время он был у меня дома!

Также понятые, которые ранее по делам проходили. Я постарался максимально преподнести этот момент, то, что касается того, что это сфабрикованное дело. Скрытые свидетели — свои. Понятые — свои. Книги подкинул Максим. Отпечатки не берут. В чем проблема? Я не отказываюсь, ходатайство вообще не проблема. Почему? Потому что дело сфабриковано. Как они себе крутили барабан «кого посадим». «Поле Чудес» получилось. Получается, на меня там упала стрелочка.

По поводу скрытых свидетелей. Когда опознание было, они меня видят, я их не вижу, и мы со статистами. Я ещё задал вопрос скрытому свидетелю: «Сколько статистов было?». Он говорит: «Трое». Ну, там было двое статистов. Меня опознают по ушным раковинам. Это такой абсурд вообще. Допустим, я на сегодняшний день могу сказать, у Арсена Габибуллаева голубого цвета глаза, а у Лери Бестаева карие глаза. На протяжении десяти месяцев я нахожусь в заключении. Вот это я могу сказать, цвет глаз я могу сказать.

Но скрытые свидетели, они мне говорят, что узнали меня по ушным раковинам. Здесь такой момент, когда у вас в протоколе проходит эта следственная группа, там есть такая фамилия Малгот, старший лейтенант юстиции ФСБ. Я когда начал говорить: «Вы что делаете? Это же беспредел. Какие ушные раковины?», он говорит: «А мы делаем что хотим, и нам за это ничего не будет». То есть на таком уровне находятся сотрудники ФСБ. Возраст этих ребят 24–26, 28 самому взрослому.

Я отец двоих детей. На сегодняшний день я затрудняюсь ответить, какие ушные раковины у моих детей. Я не могу сказать, какие ушные раковины у моих дочерей, но скрытые свидетели говорят, что узнали по ушным раковинам. Ну, вот такой абсурд.

В таком положении сегодня нахожусь. В статусе обвиняемого по статье 205.5, по статье 278 сотрудниками ФСБ и сотрудниками прокуратуры, которые поддержали данное сфабрикованное дело в отношении меня.

Я не являюсь террористом, ни в каких террористических организациях не участвовал, никаким насильственным захватом Российской Федерации, изменением конституционного строя не занимался. Но сотрудникам ФСБ надо распределить бюджетные деньги. Но в какое время, где, с кем, как, они не знают. Не в установленном месте, не в установленное время, по непонятным причинам.

«Он же, Мустафаев М. Р., совершил приготовление к преступлению, то есть приискание соучастников преступления, сговор совершения преступления и иное умышленное создание условий для совершения преступления, действий, направленных на насильственный захват и насильственное изменение конституционного строя Российской Федерации. При этом преступление не было доведено до конца из-за независящего от него обстоятельства». А знаете почему? Потому что это не имело место. Обстоятельство. Ни статья 205.5, ни 278. Это абсурд. Обвинительное заключение почитаешь, это блокбастер. Если к этому подойти правильно, видно, что если это имело место, то дело так не ведётся, Габибуллаев прямо расписал. Надо идти сценаристом работать. Эти ребята — сценаристы. Написать сценарий — человека отправить.

У нас была дискуссия по поводу ходатайства. Я говорю, как я жил, чем занимался, объяснил это прокурору. Я хочу до вас донести, что вы на сегодняшний день делаете. Я говорю: «Придёт время, что вы будете мне запрашивать здесь такой срок, что у меня на руках пальцев не хватит». Запросил 18 лет! Вот есть момент: человек виновен, человек невиновен. Запрашивает 18 лет! Как-будто это какая-то игра. 18 лет — это раз плюнуть. Сфабрикованное дело. Игнорирование полное. Ни отпечатки, ни голос — ничего не берут! Пять лет тюрьмы — это абсурд просто.

Ещё раз хочу повториться: большое вам спасибо, Бойко Екатерина. Вы всё сделали, вы были на высоте, просто чётко провели, если бы это на самом деле рассматривалось как надо. Мне не нужно оправдываться, я себя веду спокойно, не переживаю, я ни в чём не виновен. Это фабрикация сотрудниками ФСБ, прокуратура вместе с ними. Сфабриковали это дело. Я вами очень доволен. Спасибо большое.

Тем, кто передачи делает, помогает, тоже очень большая благодарность.

Суду хотел бы сказать: здесь ясно, что дело сфабрикованное. Суд пускай обратит внимание на эти моменты, которые мы увидели здесь. На этой ноте и закончу. Что хотел, вкратце рассказал, показал. Кто услышал, тот услышал. Мы не отчаиваемся, улыбку у нас не стёрли, всё нормально. Всё, я последнее слово закончил.

Ноябрь 2022 года,
Южный окружной военный суд, Ростов-на-Дону, Россия.

Источник: Facebook.
Подробнее: «Мемориал».
Фото: «Крымская солидарность».

Cвязанные последние слова