Последнее слово
«Вы можете посадить меня в тюрьму, отправить в лагерь, но я уверен, что никто из честных людей меня не осудит».
Я хочу начать своё последнее слово с выражения признательности за то, что с меня снято обвинение в личной нечестности — обвинение в том, что я, написав Косыгину письмо, в котором выражалась моя точка зрения на процесс Синявского и Даниэля, не отправил это письмо по адресу. Это обвинение было оскорбительным.
Затем, на этом суде много говорилось об НТС. Я думаю, что мнение государственного обвинителя по поводу этой антисоветской эмигрантской организации никем не оспаривается. Я только хочу поблагодарить государственного обвинителя за то, что он отделил нас от тех, кто убивал, резал, истреблял евреев, за то, что эти обвинения не были направлены по нашему адресу.
А теперь я перейду к делу. На этом процессе девятого января 1968 года я уже пытался рассказать о своих взглядах и о мотивах, побудивших меня к созданию сборника материалов по делу Синявского и Даниэля. Сейчас я не буду повторять всего этого. Я хочу только ещё раз коротко сказать об общественной реакции на суд над Синявским и Даниэлем, об обстановке, в какой я составлял свой сборник, положенный ныне в основу обвинения против меня.
Когда девятого января я попробовал говорить об этом и сравнил общественную реакцию во всём мире на процесс над Синявским и Даниэлем с реакцией на преследования греческих демократов, в зале раздался смех, больше похожий на рычанье. Тем не менее я снова буду говорить об этом. Прокурор долго здесь убеждал нас в том, что НТС не выступает против агрессии во Вьетнаме. Какое это имеет отношение к сборнику материалов по делу Синявского и Даниэля?
Я могу сослаться на первые девяносто страниц лежащего перед вами сборника. Там есть, например, протест, подписанный в числе других Норманом, который лежит сейчас со штыковыми ранениями, полученными у Пентагона во время демонстрации против американской агрессии во Вьетнаме. В этом же сборнике есть протесты, подписанные многими другими прогрессивными деятелями мира. Государственный обвинитель, быть может, и прав, говоря об отношении НТС к войне во Вьетнаме. Но это ни в какой степени не связано со сборником, в котором я собрал все доступные мне материалы по делу Синявского и Даниэля, для того чтобы объективно представить картину этого суда, реакцию мировой общественности и просить о пересмотре этого дела.
Меня обвиняют в том, что я включил в свой сборник материалы, которые суд считает антисоветскими. Я говорю о листовке, подписанной «Сопротивление» и о «Письме к старому другу». К сожалению, защитники почти не пытались опровергнуть это мнение обвинения суда. Я вынужден говорить об этом, потому что если суд признает эти документы криминальными, то в дальнейшем они не могут быть никем защищены, как это получилось со статьей Синявского «Что такое социалистический реализм». Именно поэтому я как составитель этого сборника считаю своей обязанностью говорить об этих двух документах.
Сначала о листовке «Сопротивление». О чём в ней идет речь, суду известно. Факты, изложенные в ней, соответствуют действительности, что подтвердили свидетели, например, Кушев. Не было ни одного свидетельского показания о том, что эти факты — выдумка или клевета. В ходе судебного разбирательства неоднократно цитировалась эта листовка, в частности слова: «Свирепость псов только подчеркивает наклонности дрессировщиков». В этой листовке речь не идет о советской власти в целом. В ней говорится лишь о тех сотрудниках органов КГБ, которые разогнали митинг гласности, а затем исключили из университета сорок студентов, принимавших участие в этом митинге. Эти действия кажутся мне незаконными. Если суд находит их правомерными, за это несет ответственность суд. Я уже давал по этому поводу объяснения и говорил, что, с моей точки зрения, митинг в защиту Синявского и Даниэля был совершенно законен и исключать из университета его участников никто не имел права. При этом все действия сотрудников КГБ совершались в грубой и недопустимой форме, и они тёмным пятном ложатся на репутацию этой почтенной организации. Таким образом, я считаю, что эта листовка, может быть, резка, но не направлена против советской власти, а лишь против действий отдельных работников КГБ. Кроме того, в этой листовке не содержится никакой клеветы, нет искажения фактов, в ней лишь ставится упрёк представителям власти за одно конкретное действие. Я прошу суд исключить этот документ из разряда антисоветских.
Теперь о «Письме к старому другу». Я уже говорил, что не знаю, кто его автор, но думаю, что это человек, переживший ужасы сталинских концлагерей. Он пишет: «И ты, и я — мы знаем сталинское время». И об этом времени автор говорит в резкой форме. Но это недостаточное основание для объявления этого документа антисоветским. В речи председателя КГБ Андропова, посвящённой пятидесятилетию КГБ говорится: «Мы не должны забывать то время, когда к руководству нашими органами пробрались политические авантюристы». К тому же призывает автор «Письма к старому другу». Здесь приводилась и другая цитата из этого письма: «Горький выдвинул людоедский лозунг — если враг не сдаётся, его уничтожают». Во-первых, это относится к тому времени, о котором я только что говорил. Во-вторых, критика одного, даже крупного, писателя, не является критикой всей власти. Человек, переживший ужасы этого времени, не может не волноваться, когда ему вдруг кажется, что в теперешней жизни он видит рецидивы прошлого, и тогда выражение этого беспокойства в резкой форме вполне правомерно. Я утверждаю, что в «Письме к старому другу» не содержится клеветы на советский строй и призыва к его свержению, и прошу суд не квалифицировать это произведение как антисоветское.
По поводу пункта обвинения, связанного с передачей мною Губанову нескольких газетных вырезок антисоветского содержания, моим адвокатом была приведена полная и основательная аргументация, и я не буду её повторять.
По поводу того, что сборник материалов по делу Синявского и Даниэля, составленный мной, был с моего ведома передан Галансковым в НТС, тоже достаточно убедительно и аргументированно доказано, что эта версия не только не подтвердилась, но и противоречит фактам, выявленным в ходе судебного следствия.
Итак, меня обвиняют в том, что я составил тенденциозный сборник материалов по делу Синявского и Даниэля. Я не признаю себя виновным. Я поступил так, потому что убеждён в своей правоте. Мой адвокат просил для меня справедливого приговора. Я знаю, что вы меня осудите, потому что ни один человек, обвинявшийся по статье 70, ещё не был оправдан. Я спокойно отправлюсь в лагерь отбывать свой срок. Вы можете посадить меня в тюрьму, отправить в лагерь, но я уверен, что никто из честных людей меня не осудит. Я прошу суд об одном — дать мне срок, не меньший, чем Галанскову (в зале смех, крики: «Больше!» «Больше!»).
Во время речи Гинзбурга судья Миронов неоднократно прерывал его, делал ему замечания.
12 января 1968 года.
Московский городской суд, город Москва.
Источник: «Моё последнее слово. Речи подсудимых на судебных процессах 1966-1974 годов», Вольное слово, Самиздат, выпуск 14-15, Посев 1974 года.
